Во многих странах за рубежом рифма сейчас не в моде.
Порты отказываются от нее как от пустой детской забавы.
Правда, мы знаемрифмы,которыенезабавляли,аубивалинаповал.
Вспомните стихи Дениса Давыдова:
Всякий маменькин сынок,
Всякий обирала,
Модных бредней дурачок
Корчит либерала *.
Как опорочила, как разоблачила псевдолибералов того времени
убийственная для них рифма "обирала-либерала".Будтонасмешливоеэхо,
передразнив, исказило это претендующее на благородство слово "либерал".
Но далеко не всегда рифма смеется и дразнит. Какую законченность, какую
силу приговора придают меткие рифмы стихам Лермонтова "На смерть порта".
Его убийца хладнокровно
Навел удар... спасенья нет:
Пустое сердце бьется ровно, -
В руке не дрогнул пистолет.
Эти строгие, точные созвучия, это стойкое, упорное повторениеоднойи
тойжегласнойврифмующихсяинерифмующихсясловах("хладнокровно",
"ровно","пустое", "дрогнул") с необыкновенной четкостью передают
пристальность и длительность кощунственногоприцела.Нетолькопоследняя
строчка,ноивсястрофавызываетвнашемвоображениипрямойствол
взведенного Дантесом пистолета, - какбудтобысейчас,нанашихглазах
решается судьба Пушкина.
Рифма - этодосихпордействующаясила,которуюнетрасчетаи
основания упразднять.
Навсегда запоминаются полнозвучные и щедрые, в первый раз найденные, но
такие естественные, будто они от века существовали,рифмыдобройздравицы
Маяковского:
Лет до ста
расти нам
без старости.
Год от года
расти нашей бодрости[2].
Но не будем спорить здесь о рифме. У поэзии много музыкальных средств и
без нее. Да к тому же пустое рифмоплетство так часто вызывает только досаду,
подменяя собой настоящее поэтическое творчество.
Мы знаем, что в греческой и латинской поэзии, богатой аллитерациями,и
совсем не было рифмы. Шекспир в своих трагедияхикомедияхпользуетсяею
только изредка. Без рифм зачастую обходится испанская поэзия.Отсутствовала
она и в "Эдде", и в наших былинах, и в "Калевале".
Пушкин в ранней молодостиотозвалсяпародийнойэпиграммойнастихи
Жуковского, написанные без рифмы:
Послушай, дедушка, мне каждый раз,
Когда взгляну на этот замок Ретлер,
Приходит в мысль: что, если это проза,
Да и дурная?.. [3]
Однако сам он в зрелые годы написал белым стихом одно излучшихсвоих
лирических стихотворений:
...Вновь я посетил
Тот уголок земли, где я провел
Изгнанником два года незаметных..*
Белым стихом написана поэма Некрасова "Кому на Руси жить хорошо".
Особым очарованием полны нерифмованные стихи Александра Блока"Вольные
мысли" и другие.
Но современные реформаторы стиха освободились не только от рифмы, нои
от какой бы то ни было метрики.
И это бы еще не беда. Образцы свободного стиха мы находимвпоэзиис
незапамятных времен - и в народном творчестве, и у отдельных поэтов, наших и
зарубежных.
Вспомним многие из "Песен западных славян" Пушкина,егоже"Песнио
Стеньке Разине", "Сказку о попеиработникеегоБалде",сказку"Из-под
утреннейбелойзорюшки", вспомним лермонтовскую "Песню про купца
Калашникова", "Ночную фиалку" Блока.
Да и на Западе свободный стих ("verslibre")существовалзадолгодо
Гийома Аполлинера.
Но и в "Пророческих книгах" Блейка, где каждыйстихподчиненособому
складу и размеру, и в широких, освобожденныхотвсехметрическихканонов
строках Уолта Уитмена есть какая-то, хоть и довольно свободная,музыкальная
система, есть усложненный, но уловимый ритм, позволяющий отличитьстихиот
прозы.
А у Маяковского - при всем его новаторском своеобразии - стих еще более
дисциплинирован, организован. В последние же стихи этого поэта-оратора("Во
весь голос") торжественно вступают строго классические размеры:
Мой стих
трудом
громаду лет прорвет
и явится
весомо,
грубо,
Зримо,
как в наши дни
вошел водопровод,
сработанный
еще рабами Рима.
И все же Маяковский даже в этих строчках остается самим собой. Мы сразу
узнаем его почерк.
К нему как нельзя более подходит двустишие Шекспира:
И, кажется, по имени назвать
Меня в стихах любое может слово[4].
Разве это не его характерные слова -"громадалет","весомо,грубо,
зримо" или слово "сработанный"?Стихипронизываетизлюбленная
Маяковским"хорошая буква" - р.
Созвучия в конце слов богатыиполны:"зримо-Рима","прорвет-
водопровод".
Для чего же понадобилось Маяковскому ввести в живую, разговорную -"во
весь голос" - речь эти классические ямбы, отточенные, как латинскаянадпись
на памятнике?
Очевидно, строгий иточныйразмербылнуженемудлятого,чтобы
выделить в потоке современного,грубоватого,подчасозорногопросторечья
торжественные строчки, обращенные к будущему.
В этом сочетании вольного стиха с правильным стихотворным размером есть
своя новизна. Маяковский и тут остается новатором.
Но дело не в примирении классического и свободного стиха и невспоре
между ними. Было бы несерьезно и неумноделитьпоэтовнадвавраждующих
лагеря - приверженцев классической метрики и сторонников свободного стиха.
Этобылобыпохожена свифтовскую войну "остроконечников" и
"тупоконечников" - то есть тех, кто разбивает яйцо с острого конца,итех,
кто разбивает с тупого.
Вопрос в том,кудаведетпоэзию"раскрепощение"стиха,всеболее
приближающегося к прозе, подчаслишеннойдажетогосложногоискрытого
ритма, который вы уловите в лучших образцах прозы.
И вновь вспоминается вопрос Пушкина:
...что, если это проза,
Да и дурная?..
"Освобождение"стихадоходитинойраздажедоотказаотзнаков
препинания, как это принято в телеграммах.
Это, конечно,смело,экономноиможетсильнообрадоватьучеников
третьего-четвертого класса.
Толькооднонепонятно:зачемупразднять эти маленькие, честно
поработавшиезначки,когдавовсейорганизованной,членораздельной и
музыкальной речи они все равно присутствуют, ставь их или не ставь.
У хороших поэтов все точки, запятые, тиревписанывстихритмом,и
отменять их - дело напрасное.
Невсякоенововведениеплодотворно и прочно. Только временем
проверяется его жизнеспособность.
Еще не так давно многим казалось, что свободный танец Айседоры Дункан -
это последнее слово искусства, как бы сдающее в архивстрогийклассический
балет.
Айседора Дункан была и в самом деле очень талантлива и сыгралабольшую
роль в истории хореографии. Но это ничуть не помешало развитию и процветанию
классического балета.Онидосихпорживетипродолжаетодерживать
блистательные победы.
В искусстве вполнезаконнаидаженеизбежнасменатечений,школ,
стилей. Но ошибочно думать, что эта эволюция происходит с той же быстротой и
легкостью, с какой "рок-н-ролл" сменяет "буги-вуги".
Мы знали немало игр, сочиненных наподобие и пообразцушахмат.Перед
первой мировой войной была в ходу"Военно-морскаяигра"сметаллическими
корабликами вместо шахматных фигур. Однако ни одна из этих"свободных"игр
не могла заменить или вытеснить старые, строгиешахматы,досихпореще
открывающие простор для новых задач и решений.
Слов нет, развитиенауки,техники,искусстварасширяетвозможности
творчества, дает ему большуюсвободуманеврирования,освобождаетегоот
излишнего статического равновесия во имя равновесия динамического.
Подлинное новое искусство,опираясьнапрошлоеиотражаяреальную
жизнь, приобретает новые темпы, делаетпонятнымсполусловато,начто
требовалась прежде большая затрата художественных средств и времени.
Вольный стих в какой-то мере помогает автору избежать привычныхходов,
проторенных дорожек, дает ему возможность найти свой особенный, отличныйот
других почерк.
Но, как мы видим, "освобождение" стиханеограничиваетсяликвидацией
рифмы, стихотворных размеров, а заодно и запятых. Подчас оно ведет кполной
бесформице, и самые тонкие ревнители формы оказываются ее убийцами.
В поэзии происходит то, о чем говорит Тютчеввстихахолютеранской
церкви, упростившей до бедности свой обряд и обстановку:
...Но видите ль? Собравшися в дорогу,
В последний раз вам вера предстоит:
Еще она не перешла порогу,
А дом ее уж пуст и гол стоит;
Еще она не перешла порогу,
Еще за ней не затворилась дверь..
Но час настал, пробил... Молитесь богу:
В последний раз вы молитесь теперь [5].
Таким же пустым и голым оставляет мнимоеноваторстводом,вкотором
живет поэзия.
Разрушение производит подчас почти такой же эффект, как и созидание. Но
сенсация, вызываемая разрушением, недолговременна. Она забывается, и в конце
концов остается только пустое место.
Недаром в большинстве зарубежных странпоэтытеряютилиненаходят
читателей. Стихи мало и редко издают, и влияние их на жизнь ничтожно. Да,в
сущности, поэт-индивидуалист и не рассчитывает на то, что его поймут многие.
Его стихи-этотакиерадиоволны,накоторыевлучшемслучаемогут
настроиться очень редкие радиолюбители. А в худшемслучаеединственнымих
читателем оказывается сам автор.
УДиккенсавромане"Наш общий друг" великолепно изображены
разбогатевшие выскочки, так называемые "нувориши".
У этих новоиспеченных богачей все новое: новаямебель,новыедрузья,
новая прислуга, новое серебро, новаякарета,новаясбруя,новыелошади,
новые картины...
Да и сами-то они с иголочки новые.
Не похожилинадиккенсовскихгероевультрамодернисты,щеголяющие
нарочитой новизной своих образов и стихотворных размеров, новымсинтаксисом
и даже правописанием?
Традиции-тоестькультура - создают общий язык понятий,
представлений, чувств. Потеря этого общего языка изолирует поэта, лишает его
живой связи с другими людьми, доступа к их умам и сердцам.
Лучшие традиции - это и есть те горы, над которыми должновозвышаться,
каквершина,подлинноеноваторство. Иначе оно окажется маленьким,
незначительным холмиком.
В строгой метрике дантовских терцин, в стихотворных размерахПетрарки,
Шекспира,Гете,Пушкинамногиепоколенияпоэтовещебудут открывать
глубокие, неразгаданкые тайны. В этих размерах онинайдутмногоступенчатую
голосовую лестницу, котораясоответствуетмногообразиючувств,пережитых
поэтами, народом, человечеством.
Значит ли что, что стихотворнаяформадолжнаоставатьсянезыблемой,
закостеневшей, скованной раз навсегда установленными канонами?
Нет, каждое время, каждая поэтическая индивидуальность ищетинаходит
свои размеры и ритмы, диктуемые жизнью и развитием искусства.
Очевидно, стих живет и развивается, как и все вжизни,диалектически.
Смелые поискиновыхпутейуживаютсяичередуютсясостольжесмелым
обращением к лучшим традициям, обогащенным новыми открытиями.
|
